Порыв ветра - Страница 50

Задумавшись, положила ребёнка себе на колени и стала осторожно массировать его. Ребёнок был настолько горячим, что его жар словно передался мне на кончики пальцев. Это было временами даже больно, но я терпела. Очень-очень осторожно, по часовой стрелке (где-то слышала об этом) стала разминать животик. Временами в нем чувствовались ещё более твёрдые комочки, и я пыталась размять и их. Прошло, наверное, с полчаса, как вдруг малыш сильно напрягся, закряхтел, лицо побагровело. С невольным ужасом я подумала, что это всё, конец, ребёнок умирает. Но этот засранец... Этот засранец (в буквальном смысле этого слова) закряхтел ещё сильнее, поджал ножки, и... начал какать. Сначала ему было очень тяжело, какашки выходили ссохшиеся, багрово-черные. Я продолжала массировать его животик, и вскоре из него полезло как из тюбика с пастой. Зелёное, зловонное. Немного передохнёт, побздит, и снова какает. Сначала я пыталась вытирать его тряпками, но когда какашки полетели брызгами, испачкав подол моего платья, мысленно махнула рукой — да ладно, отмоюсь, лишь бы ему полегчало.

Мальчишке и в самом деле становилось легче на глазах, но прошел ещё час, прежде чем его мордашка порозовела, а в животике перестали прощупываться твёрдые комочки. Наконец я устало опустила руки и со спокойной совестью сказала матери, всё время стоявшей рядом:

— Забирай, я сделала что могла. И... помой этого негодника.

Дважды повторять не пришлось. Женщина осторожно забрала ребёнка, прижала к себе, и вдруг снова бухнулась на колени, склонилась до земли.

— Госпожа, отныне наши жизни принадлежат тебе!

Я только устало махнула рукой.

— Иди уж, а то он скоро и есть, наверное, захочет.

Женщина удивлённо посмотрела на сына, словно уже забыла, что такое возможно, затем торопливо ушла.

Я начала вставать, и тут меня зашатало. Оказывается, я устала вся, а не только руки и занемевшая шея. Я бы, наверное, упала, но меня подхватили под руки какие-то женщины. Я видела только ребёнка, а вокруг, оказывается, собралось довольно много народа.

Я только успела сказать:

— Мне надо помыться и застирать платье.

И меня сразу куда-то повели. Дальше я помню смутно. Какой-то дом. Мне помогли раздеться, помогли умыться, положили на кровать и я сразу отключилась...

Очнулась я как-то сразу. С удивлением огляделась. Чужой дом. Я лежала на кровати, прикрытая лёгким покрывалом. На спинке стула моё платье, чистенькое и поглаженное. Торопливо оделась, и тут меня накрыли запахи. Стол в комнате был буквально завален всякими вкусностями. Зелень, фрукты, несколько видов рыбы и мяса, сладости, булочки. Удержаться я не смогла и сразу набросилась на еду. Даже если это моя последнее пиршество, я наемся до отвала.

Вскоре появился Мармук. Встал у двери и молча наблюдал за мной. Через некоторое время я всё-таки додумалась спросить:

— А хозяева не заругаются, что я вот так, без спроса у них за столом командую?

— Не заругаются. Это всё для тебя.

Я замерла с набитым ртом.

— Что значит «для меня»? Я их никого не знаю.

— Зато тебя теперь знают очень хорошо.

Я насторожилась.

— Я что-то сделала не так?

Мармук улыбнулся.

— Если бы сделала не так, то кормить бы тебя не стали.

— Да что я сделала?!

— Ты спасла жизнь ребёнку.

— Ах, это — я немного успокоилась — Подумаешь, животик помассировала. Любая бабка-повитуха сделала бы это гораздо лучше и быстрее.

Я снова принялась за еду. Мармук уселся с другого края стола, долго наблюдал за мной, но как-то странно, словно видел меня в первый раз. Словно встретил что-то необычное.

— Бабки смотрели этого ребёнка. И все отказались от его лечения. Даже приглашали лекаря из города, но и тот тоже отказался лечить. Сказал, что ребёнок гниет изнутри, началось омертвление. Как-то так. Ребёнок мог не дожить до завтрашнего утра. А теперь он громко кричит и требует материнскую грудь.

— Его надо кормить осторожно, помаленьку, а то животик может снова заболеть — забеспокоилась я, и вдруг до меня дошел смысл и остальных слов Мармука — Ты что, хочешь сказать, что я... его вылечила?!

Мармук даже не улыбнулся.

— Вокруг ребёнка сейчас всё время несколько женщин. И бабка-лекарка проверила его на несколько раз — с ним всё хорошо. И ему уже дали второе имя — «Спасенный богиней».

— Мармук, честное слово, я... — я замялась, не зная, в чём мне оправдываться.

— Не надо ничего объяснять — Мармук смотрел спокойно — отдыхай, набирайся сил. Захочешь идти с нами — мы подождём сколько надо. Захочешь остаться в деревне — жители будут только счастливы. Когда будешь думать, учти одно — нам осталось идти всего пару дней. Если не заладится там — всегда можешь вернуться в деревню. Только что ты будешь здесь делать? С твоими руками — он чуть усмехнулся — на хлеб надо зарабатывать совсем другим.

Пока я пыталась понять — на что это он намекает, Мармук ушёл. А у меня сразу пропал аппетит. Растопырила пальцы и внимательно осмотрела свои ладошки. Обычные, худые, загоревшие до черноты, с грязными обломанными ногтями. Это что угодно, только не руки врача (лекаря по местному). Да и всё, что я делала, это только лёгкий осторожный массаж. Наверное, мне не обязательно даже касаться, достаточно было подумать, но ведь и этого не было! Единственной мыслью было размять твёрдые комочки, но ведь я считала их последствием запора, но никак не страшной болячкой, которую надо вылечить. Так что я сделала? Или это сделала не я, а... Гернада? И таким образом показала, что я могу не только убивать, но и спасать чужие жизни? Хороший пример, но какой от него толк? Я ведь понятия не имею как это делать. Приди ко мне любой крестьянин, попроси вылечить банальный насморк, и мне придётся беспомощно развести руками. Пара таких случаев, и весь мой авторитет развеется как дым. Ждать, пока кто-то снова соберётся умирать? Надеяться, что уж там-то снизойдёт вдохновение? Глупость.