— Я — настоятельница храма. Будешь обращаться ко мне «госпожа настоятельница».
Потом приказала второй монашке:
— Отведи её на хозяйственный двор, пусть помоется. Позови к ней сестру Лирину.
Меня провели через двор, один, другой проход между домами, потом шли вдоль какой-то стены метров пяти высотой. Наконец пришли в откровенную баню — большое пустое помещение, несколько рядов скамеек, тазики. Монашка ненадолго отлучилась и вернулась с двумя ведрами. Смешала в тазике воду, положила на скамейку кусок мыла и что-то типа губки.
— Мойся. Тряпьё брось в углу — и ушла.
Минут пять я просто сидела, собираясь с силами. Потом разделась. Смешно об этом говорить — просто перестала держать на груди свою хламиду, и она сползла плеч. А больше на мне ничего и не было. Осторожно коснулась воды — горяченькая. Зачерпнула в ладошки, склонилась, коснулась лица и даже замерла. Лицо было чужим. Вернее, оно было родным, но... Меня никогда в жизни не били по лицу. И я не представляла — как это — разбитые, опухшие губы, брови, глаза. Волосы на голове слиплись от запекшейся крови. На всякий случай, чтобы не занести заразу, на несколько раз вымыла руки. Смешно, конечно, после нескольких на помойке и вылизывания собакой, которая ела перед этим непонятно что. Но всё-таки хоть какая-то элементарная осторожность не помешает.
Осмотрела себя, насколько возможно. Надо отдать должное тюремщику — он был специалистом своего дела. Бил больно, до моих судорог, но грудь и живот почти не пострадали. Были синяки, ссадины, кровоподтёки, но к ним я отнеслась равнодушно. Больше всего досталось спине. Этого я не видела, но чувствовала болью при каждом движении. Наверное, я выглядела так, словно меня со спины обхватила ядовитая сороконожка. Несколько рубцов багровели на бёдрах, но это уже мелочи.
Морщась и постанывая, начала потихонечку отмывать себя мокрой губкой. Очень осторожно и очень потихонечку. Смыла грязь с груди, живота, ног и на этом мой энтузиазм кончился. Какой смысл упираться? До спины не дотянуться, да и болит там всё. Волосы на голове, наверное, проще обстричь, чем ждать, пока получится их промыть. Беспокоил запах помойки, который здесь, в чистом помещении, стал ощущаться особенно резко, но что с ним поделаешь? Через месяц раны заживут, тогда и помоюсь по-настоящему.
Делать было нечего, только ждать неизвестно чего и сколько, поэтому я снова уселась на скамью и стала тихонько поливать себя водой, зачерпывая её ладошкой. Толку для чистоты никакого, но всё равно приятно. За этим меня и застали две вошедшие женщины. Одна — привратница, другая — средних лет, круглолицая, с короткой прической. Внимательный взгляд, но не властный, а... просто очень внимательный. Эта поманила меня на свободное место, а когда я подошла, несколько раз обошла вокруг, разглядывая с головы до ног. Неожиданно показала пальцем мне куда-то в область лобка.
— Что это?
Я в недоумении опустила голову.
— Что именно?
Женщина уже ткнула пальцем.
— Вот это!
Ах, это... Интимная прическа, которую я, поддавшись моде, сделала незадолго до того, как меня «обняла» молния. Глупость, которая когда-то, очень давно, в прошлой жизни, казалась мне очень важной.
— Думала, что будет красиво.
Женщина хмыкнула.
— До чего не додумаются в погоне за... — она вдруг резко стала серьёзной — Ты уже познала мужчину?
Вопрос идиотский, совершенно неуместный, но ни хвалиться, ни стыдиться мне было нечего. Может, ещё не встретила своего парня, может, воспитали меня старомодно, но до банального перепиха я ещё не опустилась. Обругать бы эту тетку, но я сейчас не в том положении, чтобы выказывать гонор. Поэтому ответила коротко:
— Нет.
Почему-то ответ женщину устроил. Она снова обошла вокруг меня, осторожно касаясь моих ран, ощупала голову, заставила сжимать-разжимать пальцы, сгибать-разгибать руки-ноги. Затем достала из ящичка, который принесла с собой, несколько склянок, приготовила палочку с тампоном, и стала мазать меня остро пахнущей жидкостью, напоминающей йод. Через несколько минут всё тело (во всяком случае, его видимая часть) стало желто-коричневого цвета. Мелкие ранки щипало, но терпимо. Большие раны женщина стала смазывать уже чем-то вроде синеватого желе. Он почти не пах, но действовал наподобие анестезии. Во всяком случае, боль быстро затихала, и появилось чувство холода. Странная смесь ощущений — жжение и холод одновременно. Пока я прислушивалась к себе, женщина протянула мне что-то вроде большого одеяла.
— Укройся. На первых порах одежда тебе не понадобится.
Я невольно насторожилась, но всё оказалось гораздо проще. Меня отвели в соседний дом, в отдельную келью (если можно так сказать). Комнатушка два на два метра, топчан с тоненьким матрасиком, тощая подушка, табуретка. Вместо двери — проем, занавешенный куском ткани, небольшое окно без всяких признаков стекла.
Женщина указала на топчан.
— Отдыхай. Еду тебе принесут.
Я «поплыла» едва только голова коснулась подушки. Успела подумать, что если выживу, обязательно помолюсь и поблагодарю эту неведомую Гернаду за свою жизнь. И попрошу за ту собаку, что спасла меня на помойке. Жизнь у меня получается не очень весёлая, но она всё-таки моя. И жить всё-таки хочется...
Целых пять дней я наслаждалась тишиной и покоем. Меня никто не трогал и не беспокоил. Утром-вечером приносили плошки с едой и кувшинчик с водой. Утром приходила Лирина (видимо, местный доктор), осматривала меня, мазала своими снадобьями, поила непонятными настойками. И всё это молча. Но я не возражала. Состояние было странным, как при очень высокой температуре. Вроде всё видишь, всё понимаешь, но постоянно тянет прилечь. Вроде и глаза не закрывала, а день прошёл. Немного перекусить, и уже утро. В коридоре временами кто-то ходил, но разговаривали чуть слышно.